— Твой меч — моя голова с плеч?
— Нет. В солдаты забрею. На двадцать пять лет. Пойдешь помощником к воеводе. Воевать его подучишь. Мне тут один городишко штурмом надо взять. Опять же хан на июльском шляхе озорует. Все понял?
— Все. Разрешите исполнять?
— Разрешаю. Узелочек свой отсюда забери и не забудь прислать мне взамен другой.
— Какой другой?
— У патриарха был?
— Был.
— Денежку получил?
— Получил.
— Ну вот. Десятину себе, а остальное мне.
— Царь-батюшка, это нечестно! — завопил юноша.
— Почему?
— Я тебе царство вернул?
— Вернул, — рассмеялся Гордон.
— Так ради этого хотя бы десятина тебе, остальное мне.
— Ну ты наглец!
— С кем поведешься.
Царь почесал затылок, заставив корону съехать на лоб.
— Ладно, тридцать процентов можешь себе оставить.
— Царь-батюшка, издревле на Руси велось: в казну брать не больше десятины. Что ж вы законы-то нарушаете?
— А я что-то говорил про казну? — искренне удивился царь, — Уж не думаешь ли ты, что царь-батюшка за государственный счет жирует?
— Охренеть… Вот налажу газету, я про тебя такое напишу!
— Что? Мою же газету против меня? Да я тебя сразу на плаху!
— А это уже произвол.
— Да, самодур я! Вожжа под мантию попала.
— Царь-батюшка! — взмолился царский сплетник, — Побойся Бога! Ведь на дело святое денежки дадены!
— Так ты ж, пройдоха, наверняка с тройным запасом цену зарядил.
— Ни полушки с этих денег в карман не положу, — твердо сказал Виталий.
— Да? — Царь был искренне удивлен и, как показалось юноше, расстроен, — Гад ты! Теперь и мне совесть не позволит из этих денег что-то взять. — Гордон сердито посмотрел на Виталия, — Ну раз так, то я хоть душу сейчас на тебе отведу, по самодурствую, — И царь-батюшка начал откровенно наезжать, — Ты что же творишь в моем царстве-государстве, подлец? Что, вражина, делаешь? Я тебя здесь кем поставил?
— Царским сплетником.
— Вот именно. Сначала от дыбы отмазал, потом от плахи, поверил тебе, а ты, вместо того чтоб делом заниматься, бандитский беспредел устраивать начал?
— Ну я…. — Ты что здесь устроил? — рявкнул царь, — Тебе что, жалованья мало? Решил хлеб у Кощея отбить? Паству его под себя подмять?
— Что? Никола настучал? — расстроился Виталий.
— Никола тебе теперь в пояс кланяется. Тридцать процентов — это тебе не пятьдесят. Но ты же ведь царский сплетник! Должен был моими глазами и ушами быть, а когда дело с газетой с мертвой точки сдвинется, то и рупором! А ты вместо этого, сразу, как должность получил, в первую же ночь устроил драку с поджогом в Нижнем граде, а во вторую стрельбу у Вороньей горы. И ведь с кем дуэль затеял? С Кощеем! Да ему на твои пули начхать, даже если ты их неделю в святой воде вымачивать будешь. Он бессмертный! А о последствиях ты не подумал? Ты хоть знаешь, чем все это может закончиться?
— Прибьет меня Кощей, и все дела, — пожал плечами юноша.
— Прибьет — это полбеды. А если сейчас опять передел собственности начнется? Ты даже представить себе не можешь, сколько мне сил стоило навести в Великореченске относительный порядок. Еще и года не прошло, как я комендантский час отменил, а теперь опять снова-здорово?
Ты знаешь, сколько на тебя за одну ночь жалоб накатали? Мордобой, разорение винных лавок…
— И где все эти жалобы?
— К утру обратно забрали. Кое-кто за тебя хорошо похлопотал.
— И кто этот «кое-кто»?
Царь в упор посмотрел на царского сплетника:
— Кощей. Его братва до утра пострадавших обрабатывала.
— Что? — ахнул юноша. — Да я ж на него… Зачем ему это?
— Вот и я о том: зачем ему это? Кого припугнули, кому денежек ссудили, кому скидку на добровольно-принудительные взносы Костлявому сделали. Одним словом, ты этот беспредел кончай. Мне Кощея с Доном вот так хватает, — чиркнул себя пальцем по горлу Гордон, — Бояре воду мутят, купцы достали, а теперь и ты еще со своей бригадой. Кстати, откуда ты их выкопал?
— Да вот решил работников себе нанять. Дел по организации газеты невпроворот…
— Ну надо же! Врешь и не краснеешь. Так, сейчас идешь, вытаскиваешь этих уродов из моих подвалов и начинаешь работать по специальности. Чтоб через два дня у меня был первый экземпляр газеты.
— Царь-батюшка, не успею! — всполошился Виталий.
— Не успеешь сделать газету, тогда успеешь примерить испанский сапог. Мал юта будет очень рад. А то он уже на себе эксперименты ставить начал.
— Но как же…
— Ничего не знаю! И чтоб задание бояр выполнил. Да, и по ночному рейду — говори всем, что тайный приказ мой выполнял. А то как-то перед народом неудобно. Скажешь, что проверял войска на бдительность и боеспособность, которая оказалась ни к черту! Все! Аудиенция закончена. Иди!
Виталий начал заталкивать пистолет обратно в узелок.
— Не забудь заодно узнать у Васьки, зачем пистолет тебе подсунул, — хмыкнул царь.
— Тут только два варианта, — вздохнул царский сплетник, — Либо самому, в случае чего, застрелиться, либо тебя, царь-батюшка, завалить.
— Что?!! Вон с глаз моих долой, паршивец!
Юношу как ветром сдуло. Гордон покачал головой:
— Обнаглели холопы. Однако главного я так и не узнал с чего бы это Кощей к нему такой добрый стал? Что этот бессмертный гад задумал? С Василисой, что ли, потолковать? Она у меня премудрая. Глядишь, чего и присоветует…
До винных погребов Виталий провожал лично сотник Федот, сверкая свежим фингалом под глазом. Стрелец был мрачен, молчалив, но к царскому сплетнику относился с подчеркнутым уважением. На подходе к погребам, словно из-под земли, перед юношей вырос сияющий Абрам Соломонович с кипой бумаг в руках.